43.
Я принял спонтанное и возможно опрометчивое решение, схватил топор и полез за борт.
— Что ты задумал? – удивился Герман.
— Прорублю узкое гало вокруг катера, сантиметров 20. Вы запустите двигатель и сможете делать короткие движения вперёд и назад, разбивая дальнейший лёд, — ответил я.
— Это тебе не забуксовавший автомобиль и не ледокол, — возмутился тот, но потом академический мозг передумал, — а вообще… может сработать. Зависит от того, насколько глубоко промёрзла вода и не повредит ли лёд винт. Ну попробуй.
Я забрал у старика пистолет, аккуратно дотронулся ногой до поверхности, постепенно перенося силу тяжести. Лёд удержал. Это и хорошо и плохо. Я принялся агрессивно махать топором и заодно быстро согрелся. Прошёл по периметру метр, другой, завернул за корму. В этот момент что-то тяжёлое упало на лёд с другой стороны. Я замер и достал пистолет.
— Не стреляй! – крикнул Герман, — они могут услышать.
Я признал довод логичным и отступил на несколько шагов назад, оглядываясь, чтобы не провалиться в проделанную во льду просеку.
— Посмотрите сверху, где он! – попросил я Германа.
— Ни черта не видно, — ответил тот, доставая фонарик.
Герман ощупывал лучом пространство под катером. Я продолжал отступать, максимально напрягая слух. Что-то зашуршало сзади. Я резко обернулся. Но это, похоже, лёд царапал частично освободившийся борт. Наконец, объявился зомби-Арнольд. Его громоздкий силуэт вышел из-за кормы, стремительно приближаясь. Лицо скрывал мрак. Я начал стучать топором, колотя по льду между нами и делая короткие шаги назад. Старик запоздало крикнул «Берегись». Арнольд монотонно наступал. Вот лёд под ним хрустнул, и он молча провалился в воду. Это не смутило больного. Он пытался выбраться, тщетно царапая ногтями лёд. Вдруг я поскользнулся и рухнул на спину, больно приложившись затылком, но топор не выронил. В ушах стоял звонок. Я с трудом поднял набитую ватой голову и будто в замедленной съёмке смотрел, как Арнольд взял меня за лодыжку и потянул к себе в омут. Я успел удивиться: разве его руки не должны быть связаны? Хватка была железная. Я пришёл в неистовство и принялся колотить топором по его запястью. Освободился, оскальзываясь, отполз назад, вскочил. Сцену догнал фонарик Германа. Лицо однорукого зомби всё ещё оставалось в тени, потому что академик светил сверху.
— Следите за ним, а я освобожу нос! – крикнул я.
Но в этот момент вновь стало темно.
— Какого чёрта? – возмутился я.
— Нас могут увидеть с поисковой лодки, — спохватился Герман, выключивший фонарь.
— Идите на корму и начинайте прыгать! – крикнул я.
— Что? – не понял старик.
— Чтобы раскачать лодку и сломать лёд.
Он молча направился на корму, и я услышал топот и тяжёлый звук прыжков. Выглядело это наверняка комично.
Я сделал ещё 30 сильных ударов, аккуратно обогнул катер, добравшись до лесенки, и поднялся на палубу. Присел, тяжело дыша, облокотившись о бортик. И тут заметил, что отрубленная ладонь Арнольда всё ещё сжимает мою лодыжку. Я завопил и принялся сбивать её второй ногой. Ладонь отцепилась и отскочила на полметра. Я продолжал в ужасе на неё смотреть.
— Ты же не ждёшь, что она оживёт, как в «Семейке Адамс»? – усмехнулся Герман, — и будет тут круги нарезать.
Я отрицательно помотал головой, но именно этого и ждал. Каноны на сей счёт расходятся. В «Зловещих мертвеца» руки и ноги зомби живут отдельно, а в «Ходячих мертвецах» отсечённые конечности теряют активность.
Тут я похолодел, испугавшись, что он меня поцарапал и заразил. Проверил брючину — порезов нет. Закатал её и осмотрел лодыжку. Царапины отсутствовали. Но синяк появился приличный. В голове продолжало гудеть. Герман с фонариком изучил реакцию зрачков и предположил, что у меня может быть сотрясение.
— Тебе нужно часов 12 покоя в темноте и парацетамол.
— Покой нам только снится, — пробормотал я, — заводите уже!
Герман включил двигатель. Направил рычаг вперёд и тут же вернул в нейтральное положение. Послышался хруст льда. Старик перевёл на реверс, и нас мотнуло в другую сторону. Ледяные оковы постепенно разрушались. Я перегнулся через борт, пытаясь понять, что с Арнольдом. Но он исчез. Я заметил, что поисковый прожектор прекратил изучать противоположный берег и обратился в нашу сторону. Он был всё ещё далеко, чтобы люди заметили катер.
— Я предлагаю, — прикидывал Герман, — пронестись как можно дальше от них в противоположную сторону.
— Но они могут увидеть нас или услышать и кинуться в погоню, — засомневался я.
— Твой вариант? – спросил академик.
— Надо… надо их протаранить, — предложил я. – Ударим носом ровно по середине. Им будет не до нас.
— Смотри-ка, — ухмыльнулся Герман, — а ты разве не пацифист?
— Я… я же не убивать их предлагаю, а лишить хода, — ответил я.
— Это скорей всего их убьёт, — заявил Герман, — Утонут ли они на месте или доберутся до берега. Ну, вперёд.
Двигатель с натугой пробивался из ледяного плена. Потом старик сделал крюк, чтобы подойти к вероятному противнику с боку, и принялся разгоняться.
— Держись, парень, — крикнул сквозь ветер он. – А лучше привяжи себя канатом.
Я сел на палубу, упёрся ногами в выступ, и спиной в бортик, обвил руками его прутья, и смотрел во все глаза. Мы могли напороться на какой-то мусор. Вражеское судно нас не видело, но они замедлили ход, принявшись прислушиваться. Услышали рёв нашего мотора, прожектор заметался, противник попытался развернуться, но было поздно. На полном ходу мы врезались в борт поисковой группы. Послышался треск, грохот, крики людей, звуки падения в воду. Герман налетел на штурвал, отскочил назад и упал навзничь, выпустив рычаг. Двигатель продолжал шуметь, катер процарапал вражеский борт до кормы, препятствие закончилось, и мы снова начали разгоняться неведомо куда. Я с трудом поднялся, на непослушных ногах доковылял до панели управления, отключил ход и повалился рядом со стариком.
— Ты предложил их убить, — бормотал Герман с закрытыми глазами, — ты выбрал убить их.
— Не я был за штурвалом, — возразил я.
— Ах, вот как ты запел, — возмутился старик.
— «Сначала стреляй, а потом думай», — ответил я машинально. – Сами учили.
Следовало взять себя в руки и осмотреть повреждения. Нос оказался основательно смят, но высоко от ватерлинии. Если не будет большой волны, нам ничего не грозит. Но это, конечно, скажется на скорости движения. Что сейчас? Двигаться к блок-посту «Северных». Если потерпевший корабль успел связаться с ними по радио, если доложил о нас, то мы теперь замешаны в уничтожении двух команд. Сухими из такой воды выбраться вряд ли получится. Значит, надо или пытаться прорваться, пока темно, или подойти к одному из берегов, медленно плыть и смотреть, где можно сойти, чтобы продолжить по суше.
Я помог Герману подняться и отряхнуться. Он осмотрел свои повреждения. Ничего не сломано, лишь несколько ушибов. Старик показал мне, как управлять лодкой и развалился в кресле. Я собрался двигаться медленно вдоль берега, пытаясь найти сносное убежище или какие-то пасхалки. Герман предостерёг, что в темноте мы можем натолкнуться на крупный мусор, которого полно плавает в воде. Это могут быть ветки или колтуны чего-то, что запутает винт. Или обломки других транспортных средств, которые ещё больше повредят катер. В этот момент мерный гул двигателя начал прерываться, он зачихал и вовсе стих.
— Что такое? – я в тревоге оглядывался на попутчика.
— А я почём знаю, — устало отвечал он. – Я не специалист по лодкам. Это может быть что угодно. Мы в конце концов совершили таран полчаса назад. Проверь датчик топлива.
— Топливо на нуле, — сказал я.
— Ну вот, — прокомментировал Герман. – Теперь мы знаем. Ты доволен? Будто есть разница, в чём проблема.
— Что-то вы ворчите и ворчите, — начал закипать я. – Вы сами навязались на катер. Оставались бы себе там, в расстрельном лагере.
— Просто я устал, — признал Герман, — мы барахтаемся, а конец один. Чего ради стараться? Из одной плохой ситуации – в другую.
— Так мы теперь будем просто дрейфовать? — растерянно полуспросил я.
— Это даже лучше, — ответил академик. – Не надо самим принимать решения. Посмотрим, куда вынесет, и будем думать.
— Но мы всё ещё можем повлиять на вектор, — не согласился я. – Сбросить на канате какой-то груз, чтобы изменить курс.
— Делай что хочешь, — махнул рукой Герман. – А я был бы не против куда-нибудь причалить, чтобы испечь картошку.
При этой мысли у меня потекли слюнки. Что ж, не всё так плохо. У нас есть куча еды, и мы всё ещё живы. Можно также проверить на себе зомби-тесты.
— А картошка не испортилась из-за нахождения на холоде?
— Ну, — Герман пожевал губами, прикидывая, — нет. При заморозке крахмал в картофеле превращается в сахар, что может сделать вкус сладковатым после термической обработки. Это изменение не всегда приятно. После оттаивания картофель может стать более мягким и водянистым, что влияет на процесс жарки. Несмотря на изменение вкуса и текстуры, картофель, который был слегка подморожен, после термической обработки остается безопасным для употребления, если не начал гнить. Короче, её вполне можно испечь. Вкус и текстура будут отличаться, но она останется съедобной.
Вдалеке появились проблески рассвета. Но всё ещё недостаточно, чтобы видеть что-нибудь вокруг. Однако я заметил источники света со стороны центра города и впереди. Это могло говорить о пожаре, или присутствии людей. Кажется, наступает 25 декабря. Я сбился со счёта. В старом мире это был день студента? Нет, день студента в другом месяце. А сегодня – католическая версия рождества. Ну что же, Санта Клаус тут есть. Только грустный, без бороды и без подарков. Ленивое течение огибало небольшой береговой выступ. Я видел лишь смутные очертания. Наш катер шёл прямо на отмель, и я не возражал. Туда – значит туда. Осмотримся, если безопасно, выберемся. Испечём картошку, а потом пойдём либо вдоль берега прочь из города, либо по направлению к свету. Я также вспомнил, что на пирсе спасательной станции был полузатопленный скутер. Возможно в нём есть топливо, и его можно реанимировать. Судя по всему, он сошёл с мобильных строп и просто лёг на дно у берега.
44.
Я пошарил лучом фонарика по окрестностям. Какие-либо движения отсутствовали.
— Если хочешь разводить костёр, необходимо уйти в глубь, либо ждать утра. В темноте он привлечёт ненужное внимание.
— Вы со мной? – спросил я, переложив две дюжины картофелин в пакет, и спускаясь на берег.
— Да, пожалуй, — отрешённо ответит тот и, кряхтя, поднялся.
Вооружённые пистолетом и карабином, мы осторожно залезли на береговой вал и оказались за ним. До ближайшего перелеска было метров 50, так что в этом месте мы могли не опасаться внезапного нападения с суши. А вал позволял скрыть свет пламени от реки и противоположного берега. Негнущимися от холода пальцами, я собрал ветки, извлёк припасённую газету, прикопал картошку на месте будущего костра и развёл огонь. Герман сел на ближайший пенёк и снова приложился к бутылке.
— Сколько примерно ждать? – спросил я старика, — у меня небольшой в этом опыт.
— Около часа, — ответил тот, — вот если бы ты завернул картошку в фольгу, получилось бы быстрей.
— Но фольги у нас нет, — заметил я.
— Да, фольги нет, — безразлично подтвердил Герман.
— Ну, а пока ждём, расскажите, как работает пластырь-тест, — предложил я.
— Есть разные варианты, — принялся перечислять Герман. – Самые популярные впитывают жидкости с поверхности кожи и анализируют их.
— Результат показывают цветом?
— Здесь тоже по-разному, — сказал Герман, — одни могут показывать изменением цвета, а изучение других доступно только в лаборатории или со специальным оборудованием.
— Цвет в случае обнаружения вируса меняется полностью, или есть градации в зависимости от силы заражения? – спросил я.
— Чаще всего без градаций. Просто – с синего на красный. Или другие контрастные цвета.
— Отлично, я захватил несколько. Давайте проверим себя.
— Но я уже говорил, — возразил Герман, — мы не знаем, это тест для выявления чего именно, не знаем, работает ли он, по какому принципу, показывает ли результат сразу, какая доля ложно-положительных результатов. И с чего ты вообще взял, что это не обычный пластырь.
— Думаю, это тест, потому что вы говорили, что ждали его. В конце концов, почему бы не выяснить?
— Дай-ка посмотреть, — проворчал Герман, протягивая руку, — у пластырь-теста более плотный центр, где содержится реактив или субстанция для тестирования на наличие вируса.
— Ну и? – спросил я после паузы.
— Да, это тест, — подтвердил Герман, — но остальное всё ещё неизвестно.
— Давайте на счёт «три», — предложил я, снимая изолирующую полоску, — куда его наклеивать?
— На плечо или спину, — хмуро ответил старик, — как правило.
Я расстегнул куртку и стянул с плеча свитер, ожидая попутчика. Он проделал те же манипуляции, и мы, поддерживая зрительный контакт, одновременно прилепили пластырь к плечу.
— И сколько ждать? – спросил я.
— Обычно минут 10-15, — сказал Герман, — но я всё ещё не знаю, как именно работает этот тест и что должно произойти. К нему же нет инструкции.
— Да, вы уже трижды говорили, — поморщился я. – А как иначе узнать, если не попробовать?
Мы погрузились в молчание. Ветки потрескивали, помимо этого вокруг стояла тишина. Зарево постепенно входило в силу. Неверные сполохи костра плясали на наших лица, делая их то зловещими, то комичными.
— Какие дальнейшие планы? – нарушил молчание Герман.
— Я бы осмотрел после завтрака катер, — ответил я, — при свете дня. Потом можно выйти на дорогу и поискать заправку или брошенные автомобили. Кстати, он дизельный или бензиновый?
— А потом? – проигнорировал вопрос собеседник.
— В зависимости от запасов, можно пожить на лодке и осмотреться. Какие корабли тут ходят, есть ли вообще движение. Можно направиться в сторону огней, которые я заметил ночью. Пойти вдоль реки за город, о чём уже говорил. А ваши?
— Не знаю, — старик хмуро огляделся. – Я бы попытался найти какую-то базу сопротивления и прибиться к ним. Походы и перебежки не для меня. И потом… Что такое?
— Ваш пластырь синеет, — указал я на плечо Германа левой рукой, кладя правую незаметно, как я надеялся, на карабин.
Он резко посмотрел на свой пластырь, потом перевёл взгляд на моё плечо и пристально уставился мне в глаза.
— Спокойно, парень, — отчётливо произнёс учёный, нащупывая свой пистолет, — это ничего не значит.
— Что-то да значит, — сказал я.
— Мы же не будем устраивать сцену из вестернов, верно? – спросил Герман.
Атмосфера подозрительности разливалась в воздухе, смятение усиливалось. В этот момент поблизости хрустнула ветка, и мы одновременно уставились в ту сторону. Герман выхватил пистолет и направил в кусты.
— Кто там? – заорал он, давая выход напряжению. – Считаю до трёх и стреляю.
Но один выстрел вверх сделал для острастки сразу.
Я тоже поддался порыву, поднял карабин и распластался на земле, держа в поле зрения сразу спутника и кусты. Вдруг он меня отвлекает, чтобы прикончить.
— Не стреляйте, я не вооружён, — раздался из сумрака испуганный, срывающийся на фальцет, мужской голос, — я выхожу.
Теперь мы оба целились в пришельца.
— Ты кто и что тут делаешь? Зачем следишь за нами? – сурово спросил Герман. Всё его равнодушие как рукой сняло.
— Простите, я пришёл на запах картошки, — проговорил гость, подняв руки и опасливо приближаясь. Это оказался молодой парень лет 20.
— А что ты здесь вообще забыл? – продолжал допрос Герман, — сколько вас?
— Я один, не стреляйте, я всё расскажу, — ответил тот.
Я видел слишком много сцен, где персонаж делает вид, что сдаётся, а потом выхватывает оружие и укладывает всех противников. Здесь не кино, и это наверняка не наш случай, но осторожность не помешает.
— Меня зовут Никита, и я живу некоторое время тут, в палатке, — начал объяснять парень.
— Некоторое – это сколько? – строго спросил старик.
— Три недели. Мне надоели консервы, и вот решился выйти, попросить картошку. Что нового в городе? – поинтересовался Никита.
— Постой, а что ты вообще знаешь о городе? – спросил я.
— Что ты здесь делаешь? – повторил Герман.
— У меня были финансовые трудности, — тараторил гость, — и я купил в интернете краденую кредитную карту. Пошёл снять в банкомат, меня определили по камерам и объявили в розыск. Я взял палатку, бросил в дорожные сумки консервов на месяц, примус, фильтры для воды, тёплую одежду, рыболовные снасти, и решил переждать здесь.
— Ты тупой что ли, снимать в банкомате? – удивился я.
— Не тупой, — вспыхнул парень, — я был в снуде и бейсболке. Не знал, что они умеют идентифицировать человека даже так.
— Умеют, — сказал я, — верней, умели.
— Разве в интернете продавали сами карты? – засомневался Герман, — в смысле, пластик физически? Я думал, просто отправляли данные. Ну типа номер, секретный код. А как их передавали?
— Да, — ответил я, поморщившись, — клонированные. А передавали курьерскими службами, в подземном переходе или через закладки. Но это экзотика. Надо ещё найти банкомат со считывателем магнитной ленты, что редкость.
— Почему мы должны ему верить? – спросил Герман. – Может он серийный убийца, а не какой-то наивный покупатель краденых карт.
— Я… я могу доказать, — вспыхнул Никита, — у меня есть распечатка с ориентировкой и постановление о возбуждении.
— А документик предъявишь?
— Если вы о паспорте, то нет.
— Ладно, — сказал я, — мы это проверим.
— А почему не покинул город? – всё ещё недоверчиво допрашивал старик.
— Опасался пересекать стационарные КПП на кольце. А здесь, хоть и город, но такая глушь, — Никита развёл руками, – природный парк или заповедник.
— Так ты ничего не знаешь? – начал расслабляться я, поднимаясь с земли и опуская карабин, — а телефон у тебя есть? Интернет?
— По ним можно отследить, так что телефон не включал, но порывался. А теперь он разрядился. Не знаю чего? – недоумевал Никита.
— И чем можно заниматься три недели? – спросил Герман.
— У меня есть электронная книга, — сказал парень, — читал, исследовал, учился, много спал, собирал хворост, готовил еду, справлял нужду. Вы слышали про ретрит?
— И на сколько её хватает? – не поверил старик.
— Монохромные планшеты работают до 3 месяцев без дозарядки, — заверил парень.
— И они не подключаются к интернету? – продолжил допрос Герман.
— Подключаются, если вставить симку. Я симку не вставлял, — сказал беглец.
— А что ты исследовал? – удивился я, — поведение дроздов в дикой природе?
— Одна космическая корпорация, — пояснил Никита, смутившись, — объявила конкурс с призом в 3 миллиона долларов за решение по управлению отходами на Луне.
— И ты, который попался на попытке снять деньги с краденой карты, думаешь, что можешь выиграть его? — насмешливо спросил я.
— Это был жест отчаяния, — ответил Никита, — а вообще, я один из лучших студентов на курсе планетарной урбанистики. Я покажу вам свои расчёты.
— А радиоприёмник? – не сдавался Герман.
— Это, простите, как-то по-бумерски. У меня такого нет, — настаивал парень. – Что вы от меня хотите? Мне позвонили и сообщили об уголовном деле, я схватил палатку, набил две дорожные сумки, поймал такси до лесного массива, и ушёл сюда. А вы знали, что такси можно поймать без приложения? Прям на улице?
— Что-то такое слышал, — ответил я насмешливо.
— Ну а река? – спросил Герман, — ты не выходил к реке?
— Днём не выходил, — ответил Никита, — боялся, что увидят. Ночью выходил. И что?
— Ну и ничего подозрительного не заметил? – поинтересовался я. – Когда выходил к реке.
— Я не понимаю, что должен был заметить! – закричал он.
— Отсутствие цивилизации, например, — предложил я.
— Вы когда-нибудь катались вдоль городской реки? – спросил парень в ответ. – На протяжении 8 километров будто проносится вся история. Сначала древние башни исторического центра, потом элитные районы с низкой застройкой. Следом – кирпичные фабрики 19 века. Далее – одинокие хибары, будто времён заселения, потом — природные парки, заповедники, леса и поля. А у кольцевой – спальные районы. Повороты реки скрывают огни населенной части. Я поэтому и выбрал это место, что на том и другом берегу лес. И, между прочим, какие-то катера я видел. Иногда – зарево, одинокие огни.
— Он ничего не знает! – посмотрел на меня Герман, и стал нервно хихикать.
— Он ничего не знает, — согласился я, и тоже принялся давиться от смеха. Организм таким образом сбрасывал напряжение.
— Ты правда ничего не знаешь? – снова уточнил Герман, — ты эти недели не получал никаких новостей, не встречал людей?
— Не знаю чего? – Никита начал злиться, переводя взгляд с меня на старика.
— А родственники твои не должны были беспокоиться? Друзья? Девушка? – спросил я.
— Я наврал, что уезжаю на три месяца от универа в научную экспедицию, где плохая связь, — ответил парень. – Так что происходит?
— Хорошая новость, — ухмылялся Герман, — тебя больше не разыскивают за краденую кредитку. Могу гарантировать.
— А плохая? – спросил Никита.
— Есть ещё хорошая, — добавил я, оглядывая его, — теперь кровь – платёжное средство. У тебя её много.
Гость сделал шаг назад и приподнял руки в защитном жесте, испуганно оглядывая нас. Он наверняка пожалел, что объявился.
— Все остальные – плохие, — заявил Герман.
Но тут я посерьёзнел, вспомнив, что пластырь Германа принял синий цвет.
